Главная //
Памятники
Памятник евреям – жертвам фашизма Братская могила № 5405
Адрес:
Мыслочанская гора, в 2 км западнее д. Хвастовичи Глусского района Могилевской области.
Мыслочанская гора, в 2 км западнее д. Хвастовичи Глусского района Могилевской области.
Описание памятника:
В 1958 году их память была увековечена памятником, который установили родственники погибших. В 2010 году на Мыслочанской горе был открыт новый памятник с надписями «Мыслочанская гора — адрес горя и боли. Место массового уничтожения 3 тысяч глусских евреев» и «9 декабря 1941 года. Трагедия зимнего дня — эхо в наших сердцах». Шесть колонн памятника в виде разорванной довоенной семейной фотографии символизируют 6 миллионов убитых во времена Холокоста евреев.
В 1958 году их память была увековечена памятником, который установили родственники погибших. В 2010 году на Мыслочанской горе был открыт новый памятник с надписями «Мыслочанская гора — адрес горя и боли. Место массового уничтожения 3 тысяч глусских евреев» и «9 декабря 1941 года. Трагедия зимнего дня — эхо в наших сердцах». Шесть колонн памятника в виде разорванной довоенной семейной фотографии символизируют 6 миллионов убитых во времена Холокоста евреев.
Год возведения:
2010
2010
Исторические сведения:
В 1939 (1938) году в Глуске жили 1935 евреев из 5125 жителей — 37,76 % всех горожан. Вовремя уйти из местечка, находящегося вдали от железной и всех прочих дорог, смогли в основном только молодые и сильные, а обременённые маленькими детьми и стариками-родителями остались под оккупацией. Глуск был захвачен немецкими войсками 28 (27) июня 1941 года, и оккупация продолжалась 3 года — до 27 июня 1944 года. Первое, что сделали немцы после захвата Глуска, — собрали всех евреев и велели пришить к одежде спереди и сзади желтые нашивки. Затем, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, немцы организовали в местечке гетто. Гетто в Глуске было открытого типа — без ограждения, и евреи оставались жить в своих домах в условиях множества ограничений и запретов, наложенных на них под угрозой смерти. Оккупанты сразу организовали в местечке лагерь для принудительных работ, и евреев обязали являться туда ежедневно, лишь вечером отпуская домой. За уклонение от явки на работу наказанием был расстрел. При малейшем неповиновении евреев расстреливали на месте. Первой жертвой среди евреев стал рабочий парка по имени Шлёма, который что-то возразил немцам. В магазин евреям было запрещено ходить. Продовольственные карточки в самом начале оккупации немцы давали всем жителям, но евреям вскоре перестали давать. Кормились евреи со своих огородов. Всё время существования гетто немцы требовали у евреев разнообразные «контрибуции». Осенью 1941 года появились сведения о переселении евреев в закрытое гетто — в разрушенную бывшую польскую крепость на валу возле костела. Немцы предупредили, что с собой будет позволено взять только самое необходимое. Евреи даже ходили смотреть, где их разместят и готовились к переселению, но однажды приехал из Бобруйска немецкий офицер и сказал, что переселения не будет. Последние евреи Глуска были расстреляны 2, 9, 10 и 11 (12, 13 и 14]) декабря 1941 года. Второго декабря 1941 года в 6 часов утра объявили приказ всем евреям явиться с документами и ценными вещами к комендатуре на площадь. Город был оцеплен местными коллаборационистами. Стало известно, что в 2 часа ночи немцы подняли глусскую пожарную команду и послали её рыть могилы для евреев. Траншеи на Мыслочанской (по названию близлежащей деревни Мыслотино) горе копали военнопленные, которых после этого расстреляли. Полицаи стали ходить по домам и выгонять евреев. Дома, где жили евреи, даже не были помечены, потому что полицаи и так знали всех в местечке. Собрав всех евреев на площади в центре Глуска, приехавшая накануне зондеркоманда погрузила женщин и детей в машины, отвезла в карьер на Мыслочанской горе рядом с местечком и расстреляла. Мужчин автоматчики с собаками повели на расстрел в сторону Мыслочанской горы. А ещё часть евреев, около 500 человек, повели на расстрел почти в самый центр города — на Костельский вал около костёла. Часть евреев расстреляли на территории артели «Спатри», часть - на территории кладбища. Женщин перед расстрелом раздевали, насиловали и убивали голыми. «Акции» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) осуществляли немцы — зондеркоманда, примерно человек 10-15, прибывшие накануне. Тех, кто не пришёл в первый день на площадь или сумел скрыться, искали — полицаи обыскивали дома, и кого находили, отводили в комендатуру. Их расстреляли в последующие два дня — около 70 человек. Осенью 1943 года и в начале 1944 года нацисты, уничтожая следы преступлений, заставили военнопленных выкапывать и сжигать тела убитых глусских евреев. Самих военнопленных затем тоже расстреляли. В Глуске четыре человека были удостоены почетного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд Вашем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны»: • Архипцева Надежда, Волчек (Архипцева) Любовь и Слабко (Белицкая) Ольга — за спасение Шульман Ольги в Глуске; • Бабак Мария — спасла Рубинсона Менделя, Кацман Хаю с детьми и Штейн (Меклер) Эмму с матерью в Глуске. Из личных воспоминаний Юлия Айзенштата: «В то роковое морозное утро, во вторник, 2 декабря (я хорошо запомнил эту дату, т. к. накануне был мой день рождения (11 лет)), через юденрат (в годы войны административный орган еврейского самоуправления, который по инициативе германских оккупационных властей в принудительном порядке учреждался в каждом гетто для обеспечения исполнения нацистских приказов, касавшихся евреев. — Примечание) передали приказ коменданта о том, что все евреи, независимо от возраста, должны явиться к комендатуре для важного сообщения, взяв с собой только документы и ценные вещи. За невыполнение приказа — расстрел. Папу к этому времени уже увели на работу, на мельницу. Зная о том, что накануне в Глуск приехало несколько машин с карателями из Бобруйска, мама поняла суть этого приказа. Она прижала меня к груди и долго не отпускала. Маленький брат Сёмочка тоже подбежал и обнял нас. «Беги к папе на мельницу. Может быть, останешься жить. Я буду молиться за тебя», — сказала мама и буквально вытолкнула меня за дверь. Моя сестра Маша должна была следовать за мной. Рассвет только занимался. Улица была пустынна. Я прибежал на мельницу, но среди евреев-мастеровых папы я не обнаружил. Тогда твердо решил вернуться домой, но уже другой дорогой. Но, подойдя к переулку, увидел взволнованную учительницу-белоруску нашей школы, похожую внешне на еврейку, с бумажкой в руках, которая что-то доказывала схватившим ее немцу и полицаю. Это остановило меня от похода домой, и я вернулся обратно на мельницу. Спустя час пришел вооруженный полицай и всем велел выйти во двор. — Инструменты брать с собой? — Не трэба! — ответил он. Во дворе нас (8 человек) ждал второй полицай. Всех построили в колонну и повели на слободу. Я заметил, что все мастеровые были с желтыми звездами на груди и спине. У меня этих «знаков отличия» не было, как, впрочем, не было и явно выраженных семитских черт. Вероятно, чувство самосохранения заставило меня вдруг сказать идущему за мной полицаю: — Вы только жидов забираете или русских тоже? — А ты хто такі? — Я — русский! Полицаи явно опешили и остановились. — Так чаго ж ты быў з юдамі? — спросил старший из них. — Зашел погреться, а в это время как раз вы пришли. — А на мельніцы што рабіў? — Матка послала раздобыть немного муки, — ответил я. — Хто ведае гэтага хлапчука? — рявкнул полицай на мастеровых. Они меня не выдали. Подтвердили сказанное мной. — Бяжы дадому і сядзі там з маткай. Нікуды больш сёння не хадзі. И я побежал в кочегарку к знакомому Фоме. Утром я узнал, что маму и маленького брата Сёму расстреляли». Из воспоминаний Михаила Эпштейна (ему тогда было 15 лет): «После объявления общего сбора у комендатуры отец велел нам оставаться дома, а сам пошел на улицу посмотреть на происходящее. Больше мы отца не видели. С улицы доносились крики. Схватив пятилетнего брата Толика, я побежал прятаться в соседний военкоматовский гараж, заполненный сеном. Вскоре пришли полицаи. Чтобы пулей не зажечь сено, они кололи его штыками. Толик от страха выскочил, и они схватили его. В сене я пролежал 2 дня. Затем по тонкому льду переполз на животе через реку. Мои мама, бабушка с дедушкой, отец и братик погибли». Из воспоминаний Ольги Шульман (ей было 11 лет): «Когда днем началась стрельба, мама одела меня по-зимнему и велела прятаться. Я подошла к дому соседки Надежды Архипцевой, но там мне никто не открыл. На окраине я нашла старый сарай и на ночь спряталась в нем. Утром я снова пошла к Архипцевой. Та сразу открыла мне дверь и уложила на печи согреться. Затем она спрятала меня в ла на меня пальто Любы и прятала в сарае на сеновале. На ночь она забирала меня домой в кладовку, где мы с Любой вместе ночевали. Когда были фашистские облавы, я пряталась далеко за домом, в поле. Вот так я прожила страшные три года: кладовочка, сеновал, поле за Глуском. У Надежды Михайловны было своих четверо детей, но, несмотря на это, она рисковала семьей и собой ради меня. За это спустя много лет ей присвоили звание Праведницы мира. Все мои родные погибли». Из личных воспоминаний Айзика Грайзеля (в 1941 г. ему было 16 лет): «К полудню со всех улиц гнали евреев к Мыслочанской горе. Тех, кто не хотел идти, убивали. Мою маму забрали прямо на улице. Брата Бориса я тоже потерял из виду. Спасаясь, я постучал в дом соседа Борисика. Оказалось, что он полицай. Об этом я не знал. Сосед впустил меня, и я прожил у него три дня в кладовке. По вечерам к нему приходили друзья-полицаи, и я с ужасом слушал, сколько и кого из евреев они убили. Потом Борисик дал мне кусок хлеба, вывел на улицу и показал, как можно попасть в Рудобелку, где организовывались партизанские отряды». Из воспоминаний Голды Гольдиной (ей было 14 лет): «Мы успели укрыться от погони на чердаке разграбленного магазина и немного отдышаться. Вскоре улица ожила; начали двигаться «душегубки» — машины, в закрытых кузовах которых пассажиров травили газом. Фашисты перевозили в них женщин и детей. Следом гнали остальных, людей разных возрастов. Конвой состоял преимущественно из полицаев, с которыми совсем недавно мы общались, учились и жили одной жизнью, а сейчас они с особой жестокостью и рвением поливали улицы родного Глуска еврейской кровью. Тела убитых и полуживых людей сбрасывали в глубокие рвы, которые заранее выкопали наши военнопленные. Там навечно остались моя мама и сестренка». Весь день до позднего вечера были слышны выстрелы, крики, и только к двум часам ночи эта смертельная какофония немного успокоилась. Говорят, что еще несколько дней стонала и шевелилась земля на Мыслочанской горе, ставшей для глусских иудеев Голгофой. Обезумевшие от крови и самогона полицаи еще несколько дней «окончательно решали еврейский вопрос» и добивали не сумевших укрыться глусчан. Их тела закопают в огромном рве за костёльным валом, а после войны они будут перезахоронены на новом еврейском кладбище. При отступлении, чтобы скрыть следы своих зверств, фашисты с помощью советских пленных выкопали и сожгли останки жертв Холокоста на Мыслочанской горе. После чего пленные также были убиты и сожжены.
В 1939 (1938) году в Глуске жили 1935 евреев из 5125 жителей — 37,76 % всех горожан. Вовремя уйти из местечка, находящегося вдали от железной и всех прочих дорог, смогли в основном только молодые и сильные, а обременённые маленькими детьми и стариками-родителями остались под оккупацией. Глуск был захвачен немецкими войсками 28 (27) июня 1941 года, и оккупация продолжалась 3 года — до 27 июня 1944 года. Первое, что сделали немцы после захвата Глуска, — собрали всех евреев и велели пришить к одежде спереди и сзади желтые нашивки. Затем, реализуя гитлеровскую программу уничтожения евреев, немцы организовали в местечке гетто. Гетто в Глуске было открытого типа — без ограждения, и евреи оставались жить в своих домах в условиях множества ограничений и запретов, наложенных на них под угрозой смерти. Оккупанты сразу организовали в местечке лагерь для принудительных работ, и евреев обязали являться туда ежедневно, лишь вечером отпуская домой. За уклонение от явки на работу наказанием был расстрел. При малейшем неповиновении евреев расстреливали на месте. Первой жертвой среди евреев стал рабочий парка по имени Шлёма, который что-то возразил немцам. В магазин евреям было запрещено ходить. Продовольственные карточки в самом начале оккупации немцы давали всем жителям, но евреям вскоре перестали давать. Кормились евреи со своих огородов. Всё время существования гетто немцы требовали у евреев разнообразные «контрибуции». Осенью 1941 года появились сведения о переселении евреев в закрытое гетто — в разрушенную бывшую польскую крепость на валу возле костела. Немцы предупредили, что с собой будет позволено взять только самое необходимое. Евреи даже ходили смотреть, где их разместят и готовились к переселению, но однажды приехал из Бобруйска немецкий офицер и сказал, что переселения не будет. Последние евреи Глуска были расстреляны 2, 9, 10 и 11 (12, 13 и 14]) декабря 1941 года. Второго декабря 1941 года в 6 часов утра объявили приказ всем евреям явиться с документами и ценными вещами к комендатуре на площадь. Город был оцеплен местными коллаборационистами. Стало известно, что в 2 часа ночи немцы подняли глусскую пожарную команду и послали её рыть могилы для евреев. Траншеи на Мыслочанской (по названию близлежащей деревни Мыслотино) горе копали военнопленные, которых после этого расстреляли. Полицаи стали ходить по домам и выгонять евреев. Дома, где жили евреи, даже не были помечены, потому что полицаи и так знали всех в местечке. Собрав всех евреев на площади в центре Глуска, приехавшая накануне зондеркоманда погрузила женщин и детей в машины, отвезла в карьер на Мыслочанской горе рядом с местечком и расстреляла. Мужчин автоматчики с собаками повели на расстрел в сторону Мыслочанской горы. А ещё часть евреев, около 500 человек, повели на расстрел почти в самый центр города — на Костельский вал около костёла. Часть евреев расстреляли на территории артели «Спатри», часть - на территории кладбища. Женщин перед расстрелом раздевали, насиловали и убивали голыми. «Акции» (таким эвфемизмом гитлеровцы называли организованные ими массовые убийства) осуществляли немцы — зондеркоманда, примерно человек 10-15, прибывшие накануне. Тех, кто не пришёл в первый день на площадь или сумел скрыться, искали — полицаи обыскивали дома, и кого находили, отводили в комендатуру. Их расстреляли в последующие два дня — около 70 человек. Осенью 1943 года и в начале 1944 года нацисты, уничтожая следы преступлений, заставили военнопленных выкапывать и сжигать тела убитых глусских евреев. Самих военнопленных затем тоже расстреляли. В Глуске четыре человека были удостоены почетного звания «Праведник народов мира» от израильского мемориального института «Яд Вашем» «в знак глубочайшей признательности за помощь, оказанную еврейскому народу в годы Второй мировой войны»: • Архипцева Надежда, Волчек (Архипцева) Любовь и Слабко (Белицкая) Ольга — за спасение Шульман Ольги в Глуске; • Бабак Мария — спасла Рубинсона Менделя, Кацман Хаю с детьми и Штейн (Меклер) Эмму с матерью в Глуске. Из личных воспоминаний Юлия Айзенштата: «В то роковое морозное утро, во вторник, 2 декабря (я хорошо запомнил эту дату, т. к. накануне был мой день рождения (11 лет)), через юденрат (в годы войны административный орган еврейского самоуправления, который по инициативе германских оккупационных властей в принудительном порядке учреждался в каждом гетто для обеспечения исполнения нацистских приказов, касавшихся евреев. — Примечание) передали приказ коменданта о том, что все евреи, независимо от возраста, должны явиться к комендатуре для важного сообщения, взяв с собой только документы и ценные вещи. За невыполнение приказа — расстрел. Папу к этому времени уже увели на работу, на мельницу. Зная о том, что накануне в Глуск приехало несколько машин с карателями из Бобруйска, мама поняла суть этого приказа. Она прижала меня к груди и долго не отпускала. Маленький брат Сёмочка тоже подбежал и обнял нас. «Беги к папе на мельницу. Может быть, останешься жить. Я буду молиться за тебя», — сказала мама и буквально вытолкнула меня за дверь. Моя сестра Маша должна была следовать за мной. Рассвет только занимался. Улица была пустынна. Я прибежал на мельницу, но среди евреев-мастеровых папы я не обнаружил. Тогда твердо решил вернуться домой, но уже другой дорогой. Но, подойдя к переулку, увидел взволнованную учительницу-белоруску нашей школы, похожую внешне на еврейку, с бумажкой в руках, которая что-то доказывала схватившим ее немцу и полицаю. Это остановило меня от похода домой, и я вернулся обратно на мельницу. Спустя час пришел вооруженный полицай и всем велел выйти во двор. — Инструменты брать с собой? — Не трэба! — ответил он. Во дворе нас (8 человек) ждал второй полицай. Всех построили в колонну и повели на слободу. Я заметил, что все мастеровые были с желтыми звездами на груди и спине. У меня этих «знаков отличия» не было, как, впрочем, не было и явно выраженных семитских черт. Вероятно, чувство самосохранения заставило меня вдруг сказать идущему за мной полицаю: — Вы только жидов забираете или русских тоже? — А ты хто такі? — Я — русский! Полицаи явно опешили и остановились. — Так чаго ж ты быў з юдамі? — спросил старший из них. — Зашел погреться, а в это время как раз вы пришли. — А на мельніцы што рабіў? — Матка послала раздобыть немного муки, — ответил я. — Хто ведае гэтага хлапчука? — рявкнул полицай на мастеровых. Они меня не выдали. Подтвердили сказанное мной. — Бяжы дадому і сядзі там з маткай. Нікуды больш сёння не хадзі. И я побежал в кочегарку к знакомому Фоме. Утром я узнал, что маму и маленького брата Сёму расстреляли». Из воспоминаний Михаила Эпштейна (ему тогда было 15 лет): «После объявления общего сбора у комендатуры отец велел нам оставаться дома, а сам пошел на улицу посмотреть на происходящее. Больше мы отца не видели. С улицы доносились крики. Схватив пятилетнего брата Толика, я побежал прятаться в соседний военкоматовский гараж, заполненный сеном. Вскоре пришли полицаи. Чтобы пулей не зажечь сено, они кололи его штыками. Толик от страха выскочил, и они схватили его. В сене я пролежал 2 дня. Затем по тонкому льду переполз на животе через реку. Мои мама, бабушка с дедушкой, отец и братик погибли». Из воспоминаний Ольги Шульман (ей было 11 лет): «Когда днем началась стрельба, мама одела меня по-зимнему и велела прятаться. Я подошла к дому соседки Надежды Архипцевой, но там мне никто не открыл. На окраине я нашла старый сарай и на ночь спряталась в нем. Утром я снова пошла к Архипцевой. Та сразу открыла мне дверь и уложила на печи согреться. Затем она спрятала меня в ла на меня пальто Любы и прятала в сарае на сеновале. На ночь она забирала меня домой в кладовку, где мы с Любой вместе ночевали. Когда были фашистские облавы, я пряталась далеко за домом, в поле. Вот так я прожила страшные три года: кладовочка, сеновал, поле за Глуском. У Надежды Михайловны было своих четверо детей, но, несмотря на это, она рисковала семьей и собой ради меня. За это спустя много лет ей присвоили звание Праведницы мира. Все мои родные погибли». Из личных воспоминаний Айзика Грайзеля (в 1941 г. ему было 16 лет): «К полудню со всех улиц гнали евреев к Мыслочанской горе. Тех, кто не хотел идти, убивали. Мою маму забрали прямо на улице. Брата Бориса я тоже потерял из виду. Спасаясь, я постучал в дом соседа Борисика. Оказалось, что он полицай. Об этом я не знал. Сосед впустил меня, и я прожил у него три дня в кладовке. По вечерам к нему приходили друзья-полицаи, и я с ужасом слушал, сколько и кого из евреев они убили. Потом Борисик дал мне кусок хлеба, вывел на улицу и показал, как можно попасть в Рудобелку, где организовывались партизанские отряды». Из воспоминаний Голды Гольдиной (ей было 14 лет): «Мы успели укрыться от погони на чердаке разграбленного магазина и немного отдышаться. Вскоре улица ожила; начали двигаться «душегубки» — машины, в закрытых кузовах которых пассажиров травили газом. Фашисты перевозили в них женщин и детей. Следом гнали остальных, людей разных возрастов. Конвой состоял преимущественно из полицаев, с которыми совсем недавно мы общались, учились и жили одной жизнью, а сейчас они с особой жестокостью и рвением поливали улицы родного Глуска еврейской кровью. Тела убитых и полуживых людей сбрасывали в глубокие рвы, которые заранее выкопали наши военнопленные. Там навечно остались моя мама и сестренка». Весь день до позднего вечера были слышны выстрелы, крики, и только к двум часам ночи эта смертельная какофония немного успокоилась. Говорят, что еще несколько дней стонала и шевелилась земля на Мыслочанской горе, ставшей для глусских иудеев Голгофой. Обезумевшие от крови и самогона полицаи еще несколько дней «окончательно решали еврейский вопрос» и добивали не сумевших укрыться глусчан. Их тела закопают в огромном рве за костёльным валом, а после войны они будут перезахоронены на новом еврейском кладбище. При отступлении, чтобы скрыть следы своих зверств, фашисты с помощью советских пленных выкопали и сожгли останки жертв Холокоста на Мыслочанской горе. После чего пленные также были убиты и сожжены.
Полный адрес:
Республика Беларусь,Мыслочанская гора, в 2 км западнее д. Хвастовичи Глусского района Могилевской области.
Республика Беларусь,Мыслочанская гора, в 2 км западнее д. Хвастовичи Глусского района Могилевской области.
Координаты (широта):
52.9042
52.9042
Координаты (долгота):
28.6453
28.6453
Фотографии:
:
Памятник евреям – жертвам фашизма Братская могила № 5405
Памятник евреям – жертвам фашизма Братская могила № 5405
О проекте
Цифровая звезда – международный исторический проект, созданный для поиска памятников Великой Отечественной войны.
Данный проект направлен на формирование духовно-нравственных, гражданских качеств личности, на развитие интереса и уважения к памятникам боевой славы, увековечившим трагические и героические события прошлого, сохранение историко-культурного наследия Беларуси.
Контакты
Центральный комитет ОО «БРСМ»г. Минск, 220030, ул. К. Маркса, 40.
(017) 371 04 64 okrckbrsm@gmail.com