Памятник на месте захоронения сожженных жителей д. Багута (Смолевичский район)

Деревня в Озерицко–Слободском сельсовете, в десяти километрах от железнодорожной станции Смолевичи на линии Минск — Орша, на реке Домелька. Известна с XIX века. Согласно переписи населения 1897 года, деревня в Острошицко–Городецкой волости Минского повета, в которой насчитывалось 26 дворов и 174 жителя. В 1940 году здесь было 43 двора и 180 жителей. Никто не отменит приговор времени. Даже самым молодым свидетелям тех страшных событий уже пошел девятый десяток. Но большинства из тех, кто помнит войну и может о ней рассказать из собственных запасов памяти, уже нет в живых. Из всей деревни после проведения карательной операции немецкими оккупантами спаслись только несколько человек. И рассказы некоторых очевидцев мы «слушаем» благодаря документам, предоставленным Национальным архивом Республики Беларусь.

«Я родилась в Багуте. До войны деревня была большая и очень длинная. В школу местные дети ходили в деревню Задомля. В семье нашей было девять детей. Мама, Мария Тимофеевна Ботяновская, была домохозяйкой, а папа, Петр Фомич, на лошади возил, видимо, песок и подсыпал ямки на дороге, которая шла в сторону Логойска. Я так понимаю, что он на дорогах и работал. Наша семья вся дома была, когда однажды утром за хатами около большой дороги услышали стрельбу. Говорили, что война началась. Сначала фашисты расправ зверских не чинили. А где–то в середине войны они уже и озверели, иначе и не скажешь. Где–то в марте 43–го мимо деревни проехали партизаны на подводах, винтовки у них в крови были, видимо, с фрицами столкнулись где–то. Папа спросил: «Хлопцы, а что нам делать?» Они ответили, что ничего страшного не будет, и уехали. У меня были старшие сестры, которые сказали папе, чтобы он забрал нас, младших, и увез на возу в лес и спрятал на тот случай, если деревню сжигать немцы будут. Но были случаи, когда во время сожжения людей фашисты не убивали. Багутчане тоже на это надеялись. Отец собрал нас: меня, младшую сестричку и двух братьев, и в той одежде, в которой мы были, посадил на телегу и повез. И только заехали за горку в лес, как со стороны деревни услышали пулеметные очереди и крики людей. Потом повалил дым. Оказывается, немцы шли цепью по Багуте, стреляли в людей и поджигали хаты. Мы немножко постояли, мама стала плакать, что в доме остались две мои сестрички, одна — с 28–го года, а вторая — с 30–го. Было всем страшно очень. Папа со старшим братом пошли на горку, с которой были видны деревня и наш дом. Они увидели, что два немца вошли в нашу хату и услышали два выстрела. Потом стали бить автоматными прикладами окна и подожгли дом. Папа пришел бледный, упал на телегу и стал плакать. Было понятно, что стреляли в сестричек, хотя надеялись, что ошиблись. Мама хотела бежать туда, но ее не пустили. После того, когда немцы ушли, в хате около печки лежали два обгоревших трупа моих сестер. Одна носила коротенькую стрижку, а у второй длинная коса была. По этой косе мама и опознала сестер. Нас, детей, к дому не подпустили. Тут немцы опять стрелять начали. Отец схватил маму, и через речку они в лес побежали. А фашисты обливали какой–то ядовитой жидкостью трупы, которые полностью не сгорели. Когда все утихло, мы пошли в деревню. Мама с теми жителями, кто уцелел, собирали останки сгоревших людей и хоронили Здесь, в деревне, есть одна могилка, в которой захоронены эти жители. Погибли целые семьи. Остался жив мой сосед, который в это время ездил на мельницу, а всю семью его сожгли. Живыми остались только несколько человек. Хватило немцам одного раза, чтобы все уничтожить. Сгорели все дома, уцелела только возле речки колхозная баня. Папа потом ее разобрал и построил нам простенькое жилье. Как–то пришел партизан, который продвигался к железной дороге с каким–то заданием. Сапогами натер сильно ноги и просил тряпок, чтобы ими замотать. А у нас ничего не было. Старшая сестра нашла старенькую скатерть и разорвала ее. Я хорошо запомнила его кожушок и автомат, повешенный через плечо. Мужчина отдохнул, поел и собирался уже уходить, как в наш двор зашли два немца. Папа выскочил к ним навстречу, пытался отвлечь. А немцы стали кур просить, а их–то и было три или четыре, которые уцелели в округе. Отец птиц отдал, лишь бы немцы ушли. Кур поймали быстро, и мы думали, что фрицы сразу уйдут. Но один немец пошел в дом. Партизан спрятал свой автомат под одежду и попросил всех детей залезть на печь. Если бы стрельба началась, то там было более безопасно. Мы и вскарабкались быстро на печку, а партизан за дверью в другую комнату виден не был. Вошел немец, увидел нас и спросил, есть ли партизаны. Мы ответили, что нет, и он ушел. Вот так нам повезло. Даже подумать страшно, что могло быть. А партизан тот потом ушел. Еще помню, как мы жили у знакомых в деревне Сосновая. Немцы пришли собирать еду. В основном яйца, ведь больше еды и не было, скотины не было. Один шел с одной стороны деревни, а второй — с другой. Потом пришли партизаны и схватили этих немцев. Возле деревни и дороги на Логойск партизаны мины заложили. А немцы боялись по этим полям ходить. Тогда они заставляли «запрягаться» местных жителей в бороны и тянуть их по этим минным полям. Так проходило разминирование ценой жизни людей. Мама с моей сестричкой в церковь решили сходить в другую деревню. Шли по обочине дороги и напоролись на такую мину. Их разорвало полностью, только детскую головку нашли в стороне, больше ничего не осталось. Одного из моих братьев немцы угнали в Германию. Он сбежал оттуда и долго скитался, а после войны пришел домой. Вот и все из нашей семьи, кто до Победы дожил. Восстанавливать дома было тяжело, никого же практически не осталось. Хорошо, что лес был рядом, можно было брать древесину. Папа отстроил дом, где наша семья и поселилась. Той чистой речушки, которая внизу протекала, уже нет. Все поменялось. Теперь много дач в Багуте. Это все осталось там, в моем детстве. Я все помню, хотела бы тот страх забыть, да не получается».

«Я родился в деревне Острошицы, а Багута — родина моей мамы. В эту деревню я приехал в 82–м году, поэтому о том, как она горела, знаю только по рассказам. Почти рядом с моим домом, даже видно из окна, растет большая береза. Я хотел ее спилить, когда приехал сюда жить, она мешала немного, но потом мне рассказали историю. Оказывается, ее после войны местные жители посадили на месте дома, где жила самая большая семья в Багуте — 11 детей. И вся эта семья была сожжена немцами, до единого человека. Так это дерево никто и не трогает, оно как память людская. И посмотрите, какая береза высокая! Думаю, что еще много лет простоит. В деревне есть место, где захоронен 19–летний партизан Михаил Васильевич Савицкий. После войны нашлись его родственники, которые поставили ему памятник. Но это давно было, может быть, и они уже умерли, потому что к нему больше никто не приходит. А рядом с партизаном захоронены останки сгоревших жителей деревни (недавно в Багуте появились памятные знаки из черного гранита с именами жителей деревни, сожженных и погибших здесь в годы Великой Отечественной войны, а также с именем молодого партизана. — Авт.). А наша деревня Багута увековечена в мемориальном комплексе «Хатынь» как населенный пункт, который был уничтожен гитлеровцами вместе с жителями. Во время карательной операции было сожжено 43 дома и погибли практически все жители. Это большая трагедия. Уцелевшие свидетели тех событий почти все умерли. Надеюсь, что память останется. Наши дети, внуки и правнуки должны помнить об этом, чтобы память эта уроком для всех стала. Нельзя допустить новых войн».